39 лет назад произошла одна из самых страшных катастроф в истории – авария на Чернобыльской АЭС
Среди ликвидаторов последствий аварии был житель нашего округа, один из первых организаторов домодедовской общественной организации «Союз «Чернобыль» Владимир В. Обрывки его воспоминаний о тех днях спустя много лет сложились
в очерк, который сегодня мы предлагаем нашим читателям.
Мы не химики
Сегодня 29 апреля 1984 года. Солнечный весенний день. Природа просыпается, зазеленели берёзы и липы, появились первые цветы, воздух наполнен запахом весны.
В этот день я был выходной и, что случается очень редко, свободен от службы. Обычно по выходным у нас проходили тренировки, стрельба, занятия по ЗОМП (защита от оружия массового поражения) – всего 12 дисциплин. Если по основным «пятёрки», а по второстепенным «хорошо», то ты отличник подразделения. А это премии, доплаты, почёт… Однако обратная сторона всего этого – дежурства в праздничные дни, контрольные проверки и так далее. Моя фотография висит на доске почёта семь лет. Скажу лишь, что за 25 лет службы 18 раз моё дежурство выпадало на Новый год, остальные 7 лет – на 1 января.
В этот долгожданный выходной я менял колодки на своих «жигулях», когда ко мне в гараж зашёл сосед – тоже служивый.
– Слышал, на Чернобыльской АЭС произошёл взрыв, облако пошло на Швецию, американцы говорят по «Голосу Америки».
– Мы не химики, – ответил я.
Мы поболтали ещё минут 15 и разошлись.
Разве мог я тогда подумать, что пройдёт совсем немного времени, и я со своими товарищами буду ломать гусеницами спецтехники куски бетона рухнувшей стены четвёртого энергоблока на Чернобыльской АЭС. Вместе будем подбираться к реакторному залу, замерять по точкам показания радиации, фотографировать, снимать на камеры, чтобы доложить туда, наверх, М.С. Горбачёву и Н.И. Рыжкову, о состоянии реакторного зала и степени опасности взрыва…
Срочно вылетаем на ЧАЭС
После майских праздников на построении личного состава не было нашего химика. Командир сказал, что он на курсах повышения квалификации. Ну что ж, обычное дело… По графику мне тоже предстояло 1 сентября уехать в один из учебных центров на целый месяц – такова служба.
А Сашка – химик от Бога. Знает всё и имеет опыт борьбы с радиацией ещё на реке Теча в Челябинской области. Он умрёт третьим из нас, ликвидаторов, – рак мозга…
…Тяжело закладывая звуком уши, разрывая куски утреннего тумана, наш турбовинтовой десантный, закопчённый Афганской войной Ан-24 подрулил к асфальтовой дорожке Чкаловского аэродрома.
Мы, спецотряд одной из силовых структур, предварительно прошедший подготовку в одном из спеццентров, срочно улетаем на ЧАЭС. Неделю до отлёта мы дополнительно изучали приборы радиационной разведки, хотя и так всё знали: правила обработки личного состава и техники, общее устройство атомных станций и реакторов типа РБМК (реакторы большой мощности, созданные академиком Александровым и его группой физиков). А главное – изучали принцип измерения радиации и степени заражённости. Психологически мы были готовы к любой работе.
И вот мы уже быстро грузимся в самолёт. Я и мой друг Пётр расположились в середине фюзеляжа. Пётр – отличный офицер, сибиряк из Омска, военный от пяток до макушки. Наш командир говорил, что он будет генералом, и все в это верили. Он уйдёт из жизни первым – добровольно.
Береги себя
Взлетаем. Высота 6500 метров над землёй. Становится холодно, зарылись в брезент. Начинается «болтанка». И так три часа лёту.
Шасси коснулись земли, самолёт затрясло. Бортмеханик открыл дверь, и мы «вывалились» навстречу солнцу и лёгкому, тёплому ветру где-то на краю аэропорта «Борисполь». Метрах в 200 от нас стоят автобусы и ребята в белой форме машут нам руками, идут к нашему самолёту – мы их меняем.
– Володька! – кричит один из них. У него тёмные круги под глазами, красное от загара лицо, за спиной вещмешок. Это Сашка, наш химик. Я его еле узнал…
У них команда загружается в самолёт, а у нас – в автобусы.
– Журнал радиационной разведки в штабе, во втором ящике стола. Соблюдай меры защиты. Береги себя… – только и успевает сказать он. Мы махнули друг другу на прощание.
Потом я увидел его лишь спустя два месяца, когда он вышел из госпиталя. Мы вспоминали Чернобыль, ребят, с которыми подружились, и, конечно, пили водку. Многие говорят, что водка выгоняет радиацию, – враньё… Радиация действует на биохимическом уровне, в крови, спинном мозге, накапливается в костях. Я не медик, но это знаю точно.
День – за три
Киев мы не увидели: ушли вправо и ехали ещё два часа, задаваясь вопросом, а где же ЧАЭС.
Въехав в небольшой город Иванков, у здания местной администрации мы увидели наших. Сели в машины, стёкла которых были закрыты свинцовыми листами. Сквозь щели между ними мы пытались рассмотреть окрестности, силуэты домов, а главное – станцию. Мы готовились к схватке с радиацией…
Въезд 30 километров в зону поразил меня количеством войск и техники. Пустые деревни, разбитые окна в брошенных домах. Шутки и юмор закончились. По мосту мы пересекли речку Уж. Город начался как-то внезапно. В оконную щель я увидел стелу «Чернобыль». Через 10 минут команда «Выходить!» До станции оставалось 15 километров.
Два ангара, белое двухэтажное здание, рядом полевой бетонный завод, через дорогу – заправка. Две армейские палатки, санпропускник, а дальше – ангары для спецтехники, которую мы называли «Змей Горыныч».
После проведения санобработки нас предупредили, что спать мы будем без матрасов и подушек, поскольку вся пыль радиоактивна, а уровень радиации в городе – 400 мкР/ч.
Команда «Построиться!» Нам объявили, что день у нас идёт за три, и разбили по взводам. Цели – безопасная работа, охрана и оборона председателя правительственной комиссии и ещё кое-что…
Первую поездку на ЧАЭС, куда я попал только на четвёртый после приезда день, я запомнил хорошо. А вот потом в памяти остались только общие сложные моменты работы.
На третий день нашего пребывания пришли продовольствие (сублиматы) из Москвы и колонна нашей спецтехники. Уникальный, единственный в стране, а может, и в мире экземпляр такой техники пригнал мой друг Сашка Ч. Я, когда увидел, был поражён, до чего додумались специалисты!
В обед начали выдавать по 50 граммов спирта, официально – «на протирку лица». Мы «протёрли лицо» с Сашкой. Хороший был мужик. Он уйдёт из жизни вторым после Петьки. И тоже добровольно. Уедет в отпуск на свою родину и не вернётся…
Сначала – разведка
Я первый раз еду на станцию. Впереди «Змей Горыныч» ревёт турбиной, сзади мы на БТР-6. Внутри «Горыныча» председатель правительственной комиссии Г.Г.Ведерников – крепкий сибиряк с седыми волосами и добрыми глазами.
Проехали посёлок атомщиков. Начались недостроенные атомные станции, каждая отдельно – восьмая, седьмая, шестая, к пятой почти построен реактор. Подъезжаем к АЭС. Слева в кювете на боку лежат западные грейдеры, радиоуправляемые японские – не работают. Прямо – административное здание, все стёкла заложены свинцовыми листами, блестят на солнце, а сверху надпись «Чернобыльская атомная станция имени В.И. Ленина».
Яркое солнце, жара. Два наших грейдера сгребают землю между первым, вторым и третьим реакторами, кабина и сиденья в листовом свинце.
Первый, второй, третий энергоблоки… И вот последний, четвёртый, с высокой стеной. Крышу не вижу, а за углом – развал стены. За кусками того, что от неё осталось, – реакторный зал. Нам туда, но сначала – разведка.
Иду вниз здания, там штаб – бетонный подвал с голыми стёклами и построенной перегородкой. Получаю задание и карту радиационной разведки. На ней обозначены точки, где надо снять показания. Идём к месту взрыва. Стена разрушена, ближе не подойти. Снимаем показания. В глубине реакторный зал. Секунды. Даю знак механику и водителю, закрываю люк.
Ломая гусеницами бетон, свистя турбинами, «Змей Горыныч» уползает к новой точке, отмеченной на карте. Мы сделали свою работу, развернулись и уходим от четвёртого энергоблока. Ещё два грейдера сдвигают землю, потом будут бетонировать. Так легче смывать – дезактивировать.
Нас тоже ждёт дезактивация. Идём на первый пункт специальной обработки (ПУСО). Там у нас своё место – нас уже ждут. Обработку ведут авторазливочные станции (АРС). Они неспешно промывают траки, сверху донизу моют нашего «Горыныча» специальным дезактивирующим порошком СФ-2у.
Механик-водитель Воробьёв орёт, чтобы аккуратнее работали. Главное – это антенна и кинокамеры. Он умрёт через год от рака крови…
На фоне радиации
Дня через четыре я почувствовал, что у меня горит лицо, заложен нос и горло саднит, как при ОРЗ. В скулах появился металлический привкус, как в детстве, когда языком трогал квадратную батарейку.
Трёх человек медики отправили в Москву, сказали, что-то с кровью, а нам давали какие-то лекарства. Каждый день снимали показания с индивидуальных дозиметров, записывали в журнал и плюсовали уровень радиации – и на станции, и в городе.
Сашка Ч. сказал, что у нас раздают ордеры на квартиры и что в первую очередь их выделят чернобыльцам. Мы с Петром воспряли духом: ему двушку – у него один ребёнок, а мне трёшку – у меня двое. Но ни я, ни Петька, ни Сашка Ч. не получили ни медалей, ни квартир.
Нас ждали дома
Доза полученной радиации состоит из времени, которое ты находился на заражённой местности, экспозиционной индивидуальной дозы и времени сна за 24 часа. Всё подсчитывается, суммируется за все дни пребывания в зоне и на станции. В моём случае это было 17 дней.
Завтра мы должны были уезжать в Москву, нас менял другой отряд наших ребят. На ЧАЭС я уже не поехал – хватило того, что я уже получил.
Утром – обработка в санпропускнике. Переоделись, подготовились. Документы пропуска я оставил на память. Жара 38 градусов. Мы уезжали из Чернобыля, нас ждали дома.
Мы проехали 30-километровую зону. Вот и «Борисполь». Где-то высоко в небе взмывали пассажирские лайнеры. По запасной полосе уже «бежал» Ан-24, но другой, без пушек и стеклянной кабины. Каждый из нас хотел скорее сесть в самолёт. Через три часа мы должны быть в родном Чкаловском…
Я вспомнил, как 17 дней назад мы так же меняли ребят. Таких же, как мы, загоревших, с белыми выгоревшими бровями и тёмными от усталости кругами под глазами…
От военно-десантного самолёта к нам подошла группа людей, я назвал кодовый номер, мне ответил молодой крепкий парень. Я спросил, как его зовут.
– Павел, – ответил он.
– Там, в столе, в штабе радиационный журнал, во втором ящике. Береги себя! – Больше я его никогда не видел…
«Домой я приеду нескоро»
Уткнувшись горячим лбом в стекло иллюминатора, я вспоминал новых друзей, атомную станцию, рыжий высохший лес, разлом стен четвёртого энергоблока, пустой, брошенный город Припять, нашего «Змея Горыныча», военный аэродром в Чернигове и лица… Лица ребят, с которыми приходилось решать сложные задачи в особых условиях радиации.
Самолёт коснулся земли. Вот и Чкаловский. Мы вышли на поле, согрелись на солнце от холода высоты полёта. У здания таможни на небольшой площадке нас уже ждали автобусы.
Через час мы подъезжали к онкологическому центру на Каширке. Я понял, что домой приеду нескоро…
Оставить комментарий